По мере того, как ослабевают отрицательные состояния, положительные состояния возникают сами по себе. Такие термины, как «отрицательное» и «положительное» или «здоровое» и «нездоровое», не имеют в виду ценностного суждения; они скорее указывают на такие состояния ума, которые создают преграды свету понимания, и на такие, которые фокусируют его. Мы легко узнаем отрицательные состояния: они неудобны, мы можем почувствовать их в своем теле. Чему подобны чувства гнева, ревности или зависти? При них ощущается напряженность, озабоченность, какое-то горение. А на что похожи чувства великодушия, открытости, доброты, любви? При них ощущаются теплота и открытость; мы чувствуем себя очень удобно.
Видение того, что происходит, даже если признать это неприятно, может вызвать очень хорошее чувство, потому что это истина данного момента, а истина прекрасна. Даже признание того факта, что «я дошел до крайности», сделанное открыто, без осуждения, освобождает нас от напряжения и от страха, который его поддерживает, и может снять преграды с сердца благодаря принятию самого себя. Попытки скрыться от этих отрицательных состояний, отвлечься или убежать, послужат для них просто приглашением вернуться в силу отрицательной привязанности. Такие попытки только затягивают узлы. Простор, разрешающий всему быть таким, каково оно есть, который разрешает напряжениям распутаться, освобождает нас от болезненности сопротивления.
Мы редко узнаем состояние своего ума, так как большую часть времени мы слишком с ним отождествлены. У нас нет зазора между вниманием и чувством, чтобы увидеть, что это не мы, чтобы вспомнить о необходимости просто признать то, что есть. Обычно мы даже не узнаем, как глубоко отождествлены с каким-то настроением или состоянием ума, потому что видим целый мир внутри него. Мы судим обо всем и все комментируем с этой точки зрения, с точки зрения образа самих себя в данный момент, с точки зрения счастливого «я» с его пристрастиями или с точки зрения скучающего «я» с его желаниями. Мы сами становимся состояниями ума вместо того, чтобы дать им возможность просто пройти через осознавание, не прилипая к ним. Способствуя этому обширному, свободному от отождествления осознаванию, мы освобождаемся от всех попыток вообще быть кем-то, вообще что-то получить; мы не сдерживаем потока и не ускоряем его; мы просто не мешаем ему пройти так, как он идет.
7. Критический ум
Критический ум имеет мнение обо всем. Из потока ума он отбирает то, чем, по его убеждению, он должен быть, и отбрасывает все остальное. Он полон шума и старых знаний. Таково качество ума, который пристрастно поддерживает какой-то образ самого себя. Он всегда старается быть кем-то.
Критический ум надзирает за процессами всех наших помыслов и поступков и постоянно, въедливо болтает. Это один из голосов внутреннего диалога, который поддерживает то, что, как нам мнится, является нашим «я». Когда вынесено суждение, присутствует «кто-то», выносящий суждение, существует какое-то «я есмь», вовлеченное в танец отождествления с явлениями, как «я», как некто, совершенно отдельный от потока, от процесса. Все «да» и «нет» нашей жизни способствовали укреплению его власти, все «хорошее» и «плохое», все «правильное» и «неправильное», все противоречивые идеи о том, какими «надо» быть вещам. Это жестокий и постоянный критик всего, что появляется внутри ума. Но, поскольку это всего лишь еще один из процессов ума, его можно ввести в свет понимания и освободиться от него.
Иногда, когда мы медитируем и оказываемся увлечены помыслом, у нас появляется склонность думать: «Проклятье, я опять забылся в помыслах!» – т. е. склонность следовать за блуждающими помыслами с привычными, осуждающими комментариями, а затем, когда мы узнаем свое осуждение, реагировать таким образом: «Черт возьми, я опять осуждаю!» Мы критикуем критический ум.
Когда возникает суждение, если мы признаем его объемлющим, свободным от суждения вниманием, мы ослабляем его хватку благодаря тому, что видим его с состраданием к процессу, которым являемся мы сами, с почтительным признанием огромной силы той обусловленности, из которой нам нужно выбраться. Мы окажемся затеряны тысячи и тысячи раз. Но освобождение от того, кем, как мы думаем, мы являемся, вместо его осуждения, помогает нам смягчить свою жизнь. Отождествление с помыслом побуждает к суждению. Если мы просто осознаем, что ум выносит суждение, когда он этим занят, если мы признаем это с открытой и ясной внимательностью, критический ум начнет растворяться.
Но этот ум, который комментирует самого себя с напряжением суждения, не пускает тот простор, в котором существует пространство для всего бытия в целом. Простор не приказывает чему-то прийти или чему-то остаться; он просто не мешает проявиться природе ума.
Для удержания этого простора, могущего признать осуждающий ум, не вынося о нем суждения, – требуется уравновешивающее действие. Если мы чересчур близки к какому-то помыслу или состоянию ума, если мы на самой их вершине, – то налицо давление, натуга, в которых для естественного потока не достает того пространства, которое ему необходимо, чтобы стать видимым во всей своей целостности. Вы словно прижали лицо к стеклу, чтобы увидеть какую-то вещь на витрине. В этом случае мы искажаем зрение; но точно так же, когда мы стоим чересчур далеко от витрины, это лишает предметы отчетливости. Если бы мы стояли слишком близко, мы не смогли бы установить предмет в фокусе; а если чересчур далеко, мы оказались бы невосприимчивы к мелким деталям. Равновесие приходит благодаря исследованию того, как мы видим. Тонкое сообразование приходит благодаря доверию к интуитивной мудрости процесса.
Когда ясно отмечен критикующий ум, можно наблюдать его хрупкость. Мы видим, как мнения слепляются и растворяются подобно снежным хлопьям. Мы видим, что каждый комментарий подобен пузырю. Когда его касаешься осознаванием, становятся вполне очевидными его несубстанциональность, сущностная пустота. Приязнь и неприязнь со стороны критикующего – это всего лишь старая карма и штампы обусловленности. Но если мы реагируем на эти предпочтения подневольно, если отождествляем себя с ними, они становятся причинами новой кармы. Суждение может быть очень тонким; единственное мгновенье похвалы или порицания, приязни или неприязни поляризует весь наш мир. Эти автоматические привязанность и осуждение со стороны критического ума представляют собой поток кармы в его непрерывном движении и нет надобности в том, чтобы он порождал мотивы действия, создающего новую карму. Мгновенье критикующего ума, затерявшегося в отождествлении со старыми предпочтениями, – это мгновенье забвения, мгновенье незнания. Мгновенье распознавания критикующего ума – это мгновенье свободы и мудрости.
Кто-то спросил: «Как можем мы сохранить себя, если не будем выносить суждений? Разве не станем мы тогда совершенно неразборчивыми?» Этот вопрос возникает вследствие глубинного отсутствия доверия к самим себе, неверия в то, что если мы действительно освободимся, у нас все пойдет хорошо. Некоторые уверены, что если мы освободимся от постоянного критикующего надсмотрщика, мы одичаем, обезумеем, озвереем; что если мы не будем находиться под постоянным надзором, не станем подавлять тот или иной помысел и постоянно манипулировать умом, то впадем в буйство и навредим окружающим. Мы не понимаем, что если ум легкий и нецеплючий, нас не захватывают мелодрамы, приносящие такую боль нам и другим людям. Мы можем довериться осознаванию, которое не мешает усмотреть в суждении всего лишь часть потока, результат предыдущего обусловливания, который не обязан как-то направлять или ограничивать весь этот обширный ум. Критикующий ум пытается убедить нас, что мы должны быть постоянно идеальны, в лучшей форме, а если мы, дескать, этого не сделаем, то станем совершенно не приемлемы для тех, в чьей любви больше всего нуждаемся. Но на самом-то деле нашу способность любить и быть любимыми можно просто приравнять к нашей мере способности освободиться от отделённости, позволить, чтобы нас любили, благодаря освобождению от своего критикующего чувства неловкости.